Люди эмоций
Поэт может быть и циником, и прагматиком, и Моцартом, и Сальери
Евгений Рейн. Это имя — одно из знаковых в нашей поэзии. В юности на его становление большое влияние оказала Анна Ахматова, с которой познакомился в конце 1950-х годов. Иосиф Бродский называл Рейна своим учителем.
Однажды Булат Окуджава выпросил у Рейна в подарок стихотворение, ритм которого ему очень понравился. Именно в этом ритме Окуджава написал свою новую песню, которую Рейну и посвятил. Она тут же стала знаменитой: «Из окон корочкой несет поджаристой…». «Рейн — это удивительное сочетание Ноздрева и Мышкина», — сострил как-то Евгений Евтушенко.
Друзья знают и любят Рейна как непревзойденного рассказчика. Его байки и сплетни любил Сергей Довлатов, они жили тогда в Ленинграде в соседних домах, виделись каждый день. Около 15 невзначай рассказанных Рейном историй стали сюжетами довлатовской прозы.
Путь к изданию первого сборника был долог. А за ним последовали успех, признание и множество премий, в том числе Государственная премия России (1996 г.) Последние сорок лет Евгений Рейн живет в Москве. Преподает на кафедре литературного творчества в Литературном институте имени А.М. Горького.
— Евгений Борисович, как вы, будучи крупным поэтом, чувствуете себя в современном российском обществе, в котором, если говорить откровенно, поэзия почти невостребована?
— С этим я не согласен. Общество не может существовать без поэта. Ведь он выражает саму душу общества. Если общество равнодушно к своему поэту, то это говорит не в пользу общества. Без поэзии мы не можем осмыслить время. Поэзия есть основной метод восприятия происходящего, осмысленности действительности, ощущения ее. Поэтому люди, которые свою поэзию не уважают, не любят, не знают, не живут полной жизнью. Они живут серо, тускло, кое-как. Поэзия не может исчезнуть из общества. Она то приближается, то удаляется от значимых социальных приоритетов. Да, сейчас она весьма удалилась. Но время изменится, и она опять приблизится к тому, что актуально, уверяю вас.
— Чем объяснить поэтический бум в нашей стране в 60-70-е годы и молчание поэтической строки на концертных площадках сегодня?
— Тогда не было легальной возможности высказать свои политические претензии. И поэтому поэзия взяла на себя общественно-публицистические функции. Да, она собирала целые стадионы людей. Но это была полупоэзия. ВОЗНЕСЕНСКИЙ и Евтушенко были очень талантливыми людьми, но они занимались не поэзией, а публицистикой, а это разные вещи.
— Кого из советских поэтов вы считает своими предшественниками?
— Пастернака, Мандельштама, Хлебникова, Ахматову, Ходасевича. Люблю и Блока, Есенина, Клюева.
— Какие имена в поэзии вам близки сегодня?
— Чухонцев, Гандлевский, Кушнер. Ушедшая от нас Ахмадулина. Замечательных поэтов сейчас много.
— А из более молодого поколения?
— Их меньше. Козловский, Каржевская…
— Как вы можете объяснить тот факт, что для одних людей стихи дают внутреннему мироощущению многое, а другим поэтическое выражение мыслей, чувств чуждо и непонятно. Например, принято считать, что Лев ТОЛСТОЙ не любил стихи.
— Это говорит о неразвитости души. Люди от природы так устроены, что должны воспринимать поэзию. А для того чтобы понимать поэзию, душе должна быть близка романтика. Что же касается Толстого, он любил Фета, Пушкина. Пожалуй, для лирики Толстой был «сыроватым», но это его право.
— А среди ваших друзей есть люди, которым абсолютно чужда поэзия?
— Есть. И я не имею к ним никаких претензий. Ну что ж поделать, если человек родился таким? Его уже не переделаешь.
— Как вы думаете, все поэты — романтики по своей сути?
— Романтиками являются далеко-далеко не все. Хотя, действительно, романтизм лежит в подпочве поэзии. Но поэт может быть и циником, и прагматиком, поэт может быть и Моцартом, и Сальери.
— Что отличает поэтов от обычных, живущих прозой жизни людей?
— Кардинальных отличий нет. И все же некоторые особенности увидеть можно. Это люди, живущие эмоциями больше, чем другие, их душевные струны легче задеть, они лежат ближе к поверхности, легко откликаются на происходящее. Поэтам свойственна более тонкая нервная организация. И поэт — это всегда неординарность.
— Вам интересны поэтические конкурсы, фестивали, которые проходят сегодня?
— Да, я всегда принимаю приглашения и приезжаю на них. Считаю, что фестивали — дело полезное. Поэты должны видеть друг друга, общаться с теми, кто так же воспринимает мир. Мне особенно нравятся Волошинский фестиваль в Крыму, фестивали в Петербурге. Из заграничных — в Роттердаме (Голландия), Мальме (Швеция).
— По каким признакам вы отличаете истинную поэзию от графомании?
— Таких критериев вообще нет. Это определяет каждый для себя, ориентируясь только на свой лад и вкус.
— Вам приходится рьяно спорить о стихах, когда вкусы не совпадают?
— Очень часто. Но далеко не всегда мне удается переубедить друзей.
— Что вам интересно в жизни?
— Сама жизнь! Во всей ее полноте. Вот что имеет значение — громадное и определяющее!
— Наиболее радостные моменты вашей жизни?
— Знакомство с Ахматовой. Встреча с Бродским уже в эмиграции, ведь мы дружили с юности. И сегодняшний день радует друзьями. Многих из них надеюсь сегодня увидеть. Вот Михаил Синельников! (Мы разговариваем с Евгением Рейном перед его концертом, на который начинают собираться гости. Он по-детски рад появлению каждого из них. — Прим. авт.).
— Что вас вдохновляет?
— Да просто жизнь! Жена, которую люблю. Друзья. Младенцы, делающие первые шаги. Мальчики, азартно играющие в футбол. Простая, обычная жизнь — это и есть самое большое и самое настоящее счастье. Жаль, что многие люди осознают это слишком поздно.
— Ваше имя и творчество известно многим. А биографию знают не все.
— Родился в Ленинграде 29 декабря 1935 года. Отец был известным архитектором, мама преподавала немецкую литературу. Когда мне было 5 лет, началась война. Я оказался в Москве. Прекрасно помню военную Москву. Но в 1944 отец погиб на фронте, и мы с мамой вернулись в Ленинград. Здесь окончил школу № 206, знаменитую бывшую Петровскую гимназию, которой многим обязан, люблю ее и по сей день. Поступил в Ленинградский технологический институт. Сразу окончить его не смог: был исключен по политическим мотивам (за студенческие волнения 1956 года). Уехал на Камчатку, где работал в геологической партии. Потом вернулся в Ленинград, в свой же институт. Но после его окончания проработал по специальности (инженером-конструктором на заводе Котлякова в Ленинграде) только два года. Поступил на Высшие курсы киносценаристов, окончив которые, стал заниматься кино. Написал немало киносценариев. (Более чем к 20 научно-популярным и документальным фильмам, в том числе и к «Чукоккале». — Прим. авт.). Переводил стихи, писал детские книги, много занимался журналистикой. Но вот издать свою книгу стихов мне никак не удавалось. Я ждал ее 17 лет. Когда она вышла, мне было уже 49 лет.
— Чем объяснялись трудности?
— Меня считали человеком несоветским и не признавали. Понемногу печатали, но книгу издать никак не мог. Это было тогда для меня большой проблемой. Когда же эта моя первая книга — «Имена мостов» — вышла, меня признали. Переводили на разные языки. Затем стали выходить и другие мои книги. Сейчас их более 20. Продолжаю писать и прозу, и киносценарии. Занимаюсь переводами.
С 1969 года живу в Москве. Жена искусствовед. Радуют уже взрослые дети. Любим проводить лето в своем домике в Переделкине. В этом писательском поселке меня часто приглашают читать стихи, выступать с концертами в доме-музее Окуджавы.
— Евгений Борисович, поэты часто говорят о том, что в момент, когда к ним приходят строки, они явно ощущают, что не они их авторы, что они лишь записывают нечто, уже существующее.
— Да. Мне это ощущение тоже присуще. Иногда бывает, что долго стихи не пишутся. А потом вдруг возникает момент, когда чувствую: мне что-то хочется сказать. Если я правильно настроен, возникает то, что можно назвать диктовкой. Я явственно слышу, как кто-то говорит мне стихи, как будто диктует их. Твердым ясным мужским голосом. Не знаю, кто это. Может, сам Бог? Уже потом что-то меняю, вношу нужные правки. Но в основном мои стихи — это лишь то, что просто записано мною под диктовку.
— Какое объяснение вы этому находите?
— Это только дело таланта.
— Когда вы ощутили себя поэтом?
— Мне было тогда лет 5 или 6. Гулял по берегу реки Фонтанки и услышал, как кто-то мне что-то говорит.
— Вы можете спровоцировать вдохновение?
— Нет. Оно приходит независимо от меня, тут я ничего не могу сказать, сделать. Чувствую, как нечто подступает, как какое-то сновидение. Чаще это происходит ближе к полуночи.
— А законы успеха творчества вам понятны?
— Приблизительно да. Надо, чтобы ты написал о том, что близко публике. Человеку понятно и близко искусство, если оно задевает струны его души. Но предсказать успех стихотворения невозможно. Это не зависит от поэта. Иногда кажется, что написал хорошее стихотворение, а публика не отзывается на него. И наоборот.
— Каким вы представляете своего читателя?
— Интеллигентный человек, русский, проживающий в наше время, в наши дни и имеющий тот же уровень интеллектуальной подготовки, что и я. Мне бы очень хотелось, чтобы среди моих читателей были не только мои сверстники, но и те, кому сейчас только тридцать.
— Россия по праву гордится своими поэтическими гениями XIX-XX веков…
— Да, по полному. Это есть основа основ России. От Державина до Пушкина, от Лермонтова, Некрасова, Фета до Блока, Маяковского, Ахматовой — это и есть основа основ русской истории.
— Чем объяснить это богатство, выпавшее именно русскому народу?
— Так Бог задумал. Что тут я могу сказать. Бог! Вы верите в Бога? Вот и я верю. В детстве у меня была православная няня, она меня крестила. Уже гораздо позже, со временем, наблюдая за жизнью, анализируя ее, я осмысленно пришел к выводу, что Бог существует. Хотя в церкви бываю крайне редко, но существование Бога не вызывает у меня никакого сомнения.
— Ваши пожелания читателям?
— Мне бы хотелось, чтобы люди, даже в наше сложное время, читали стихи. Чтобы и в следующих поколениях в России любили Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Блока. Саратов ассоциируется у меня с именем покойного ныне Юрия Болдырева. Этому человеку мы обязаны сохранением наследия Бориса Слуцкого. Переехав в Подмосковье, он стал его правой рукой, секретарем, помощником. А ныне — передавайте привет Сергею Боровикову.
— Самое любимое из ваших стихотворений?
В последней пустой электричке
Пойми за пятнадцать минут,
Что прожил ты жизнь по привычке,
Кончается этот маршрут.
Выходишь прикуривать в тамбур,
А там уже нет никого.
Пропойца, спокойный, как ангел,
Тулуп расстелил наголо.
И видит он русское море,
Стакан золотого вина,
И слышит, как в белом соборе
Его отпевает страна.
Татьяна Лисина
