Владыка Лонгин о власти, озлоблении народа, противниках церкви и вишневой «девятке»
Резиденция митрополита Саратовского и Вольского в Саратове. Скромный особняк, теперь уже намного уступающий роскошным седалищам чиновников. Вхожу в знакомый кабинет, здороваемся, и я говорю о том, что, пока мы договаривались о встрече, у меня изменились обстоятельства, я стал депутатом областной думы и прошу благословения за отведенный короткий срок сделать хоть что-то полезное. Владыка отвечает: «Я могу только процитировать пословицу: «Дай Бог нашему теляти волка съести»». Жестко. Жестче, чем я думал. И честнее. Что ж, посмотрим, каково будет безработному в региональной «палате лордов».
Я даже рад такому началу разговора: церковь и власть — первая тема, которую хотелось бы обсудить с владыкой Лонгином. Он задет моими словами в одной из недавних статей о «подчеркнутом раболепии перед властью» и допытывается, с чего это я взял такое. Я говорю об осуждении патриархом протестантов на Болотной и о том, что по последним опросам до 70% россиян отрицательно отнеслись к вмешательству церкви в политические события. Митрополит говорит, что патриарх думал о России: «Церковь ближе к народу, чем чиновники или журналисты». Сравниваем интернет-баталии с огромным преобладанием противников Путина или обвинителей русской православной церкви в отступлении от заветов Христа с результатами выборов и огромными массами народа на церковных праздниках и при приезде чтимых святынь, и я вынужден с ним частично согласиться. «Мы в России за сто лет дважды потеряли свою страну. Не хотелось бы видеть этого в третий раз».
Но все-таки — почему вообще надо было церкви вставать на сторону власти в гражданском конфликте?
— Свое государство лучше, чем его отсутствие. Посмотрите, сколько в Саратове русских приезжих из Средней Азии. К ним здесь относятся не лучшим образом, там их родина, могилы предков, но они бегут сюда. Значит, здесь лучше? Так вот, я не хотел бы, чтобы вся Россия оказалась в положении этих беженцев из Средней Азии.
В его словах есть правда, но я все равно не согласен: многие из тех, кто выходил на Болотную, тоже думают о России. Церкви было бы полезнее оставаться над схваткой. Видимо, устав со мной спорить, владыка переводит разговор на Саратов:
— Вы видели, чтобы я как-то особо тесно общался с властью?
Признаю, что нет, в нашей области такого не заметно.
— Те, кто обвиняет церковь в слишком тесном сотрудничестве с властью, просто не понимают, насколько тесно (и не по своей воле) была связана с властью церковь до 1917 г. и насколько кабальными эти отношения были после 1917-го и до конца 1980-х. Когда проповедь сказать нельзя было, рукоположить кого-то, шагу ступить без разрешения уполномоченного по делами религии — нельзя.
Я — пиарщик и не могу не отметить, что политические споры, в которые оказалась втянута РПЦ, позволили резко активизировать антиклерикальную кампанию в обществе и обрушить на церковь поток очень жестких обвинений. В связи с этим цитирую митрополиту мнение одного из представителей самарских СМИ, полученное в интернет-общении: «Церковь рвется в школы, чтобы без труда улавливать неокрепшие души и быть ближе к элите». Лонгин в ответ спрашивает меня: «И вы верите в эту чушь?»
Я — нет, но еще несколько лет назад и представить себе нельзя было, чтобы «либералы»-атеисты осмелились публично высказываться в таком духе.
— А что вы хотите — есть определенный заказ и определенные технологии работы с массовым сознанием. Невзоров же прямо признался, что он отрабатывает этот заказ. Он и ему подобные берут с полки атеистические брошюры времен Хрущёва и зачитывают их с экрана, ничего не меняя. Выросло целое поколение, которое понятия не имеет о гонениях. Кстати, было такое слово «попоедство» — самим коммунистам было стыдно называть атеизмом ту чушь, которую они несли в массы, это их собственный термин. Сегодня же люди книг не читают, о философии не думают, 1989-1991 гг. не помнят по малолетству — благодатная почва для распространения идей, которые у нашего поколения ничего кроме оторопи и усмешки не вызовут.
— Но не церковь ли своим неумением вести информационную войну подставляется под такие «атаки на уровне бреда»?
Лонгин качает головой:
— Нет, дело глубже. Бросание комьями грязи в церковь было всегда. И святого Иоанна Кронштадтского тогдашние «либералы» клеймили за шелковые рясы. Это свойство человеческой натуры: сталкиваясь с чем-то, что зовет к моральным изменениям и этим вызывает неудобство, «защититься» от этого, оправдать свое нежелание работать над собой, судить себя судом совести. Для этого надо попытаться унизить это тревожащее что-то, убедить всех и самого себя, что это на самом деле «низкое», «обманное», «да они такие же как мы, чего их слушать». Не многие готовы увидеть правду и попытаться измениться внутренне.
Клевета и грязь против церкви были всегда. Я прожил 90-е годы, будучи участником церковного строительства и воодушевляющего возрождения, но и тогда это было.
— Но агрессивный атеизм — явление в постсоветской России новое.
— Агрессивность растет во всем обществе. Мы перестали доверять друг другу. Посмотрите, какая реакция на трагедию в Крымске в интернете, и сравните с тем, что было хотя бы после землетрясения в Спитаке. В России нарастает ожесточение и катастрофически уходит доверие. Это следствие общего состояния народа — 20 лет в головы людей с телеящиков вбиваются жестокость, жадность, стремление к наживе любой ценой, даже ценой предательства. Для большинства населения бог — это телевизор. Церковь этому противостоит, но 20 лет свободы церкви — это мало. И есть люди, «либералы» в кавычках, для которых церковь противна как таковая. Что бы мы ни делали, они все равно будут недовольны. Сейчас модно нашим архиереям противопоставлять сербского патриарха ПАВЛА, который ездил на троллейбусе, ходил в одной и той же заплатанной рясе и т.д., но ведь сербские «либерал-атеисты» и его поносили последними словами.
Несколько раз в беседе всплывала тема «облико морале и материале» церковников — пресловутой «лексусомании». Я от нее уходил, чувствуя неловкость, а владыка допытывался у меня: «Кто это ездит на «лексусах»? Адреса, пароли, явки, фамилии?» Если честно, я попов на «лексусах» не видел (но когда обсуждал вечером беседу с владыкой с женой, она напомнила: «Как же! А в Дивеево мы видели — матушка на «лексусе» ехала!»), использовал расхожее слово как стереотип в массовом сознании.
— Я видел за свою жизнь в церкви «лексус» раза два-три, — говорит владыка. — Когда я был настоятелем Троицкого подворья в Москве, у меня был такой принцип — не покупать иностранные машины. У меня была «девятка» вишневого цвета, потом «Волга».
— «Моя вишневая девятка…»?
— Вот-вот. Был 1994 год, песня эта гремела — столько на эту вишневую «девятку» косых взглядов было! Только потом, переехав в Саратов, где из одного конца губернии в другой — 500 км, я вынужден был пересесть на иномарки. Они не ломаются, удобнее и в итоге дешевле выходят. Сейчас я даже советую батюшкам: купи себе иномарку, пусть подержанную, она надежнее.
— Я знаю, у меня были «Жигули». «Лексусомания» — это стереотип восприятия церковного руководства. Он имеет место в массовом сознании.
Владыка не отступает:
— Стереотип, понятно. Вы лично много иерархов, ездящих на «лексусах», знаете?
Лично я знал и знаю трех иерархов: владыку Пимена, владыку Лонгина и недавно познакомился в Балакове с епископом Покровским Пахомием. Ни один под «лексусоманию» и близко не подходит.
Владыка разводит руками:
— Вот интересный человек, лично знаете трех иерархов, ни один не ездил и не ездит на «лексусах», а все равно говорит о «стереотипах». А может, у нас в православной церкви все такие? Откуда такое предубеждение?
Я сначала хмыкаю про себя: «Не верю! Такого не может быть, потому что не может быть никогда», а потом думаю: а ведь в светской власти, которую я знаю гораздо лучше, за 20 лет я не видел НИ ОДНОГО человека такого типа, как владыка Пимен или владыка Лонгин. Может быть, митрополит в чем-то прав?
Разговор был долгий, почти полтора часа. Когда я выходил от Лонгина, в приемной толпились священники в черных рясах, навряд ли поминая меня добрым словом. Как уместить все в рамки газетной полосы, я не знаю. Поэтому дальше — телеграфным стилем самое яркое.
Я почему-то был уверен, что она введена, чтобы не искушать гэбистов вымогательством «тайны исповеди». Владыка разубедил меня совершенно.
— Вы сами исповедовались когда-нибудь?
— А как же! Последний раз — месяц назад.
— И что, вы священнику говорили о своем отношении к ПУТИНУ?
Я чуть не рассмеялся — мне такое в голову не пришло.
— А о государственных тайнах тоже не говорили? Нет? Уверяю вас, 100% того, о чем говорится на исповеди, это болезни души, кому в КГБ они были интересны? Общую исповедь ввели в свое время потому, что священников не хватало. В 1969 г. владыка Пимен служил в Казанском соборе в Волгограде. 1850 причастников, а священников всего три, и рукоположить новых власть не разрешает. Как всех выслушаешь индивидуально? И сейчас в большие праздники из-за стечения народа в некоторых храмах практикуется общая исповедь. Но и тогда можно было в будни прийти к священнику на частную исповедь, тайная полиция здесь ни при чем.
Когда-то мы говорили с владыкой о том, что в золотоордынском Укеке был православный храм. Теперь археологи нашли его остатки. Лонгин считает, что его надо восстановить, а для начала хотя бы поставить крест на его месте. Все-таки первый православный храм Саратова, намного древнее самого города — градоначальникам есть где проявить патриотизм.
Мое замечание, что это нормально для саратовцев — выступать против восстановления собора ради стадиона «Динамо» — задело владыку.
— Цепь таких «нормально» к ненормальным вещам сковывает общество, превращает красивейший город на Волге в помойку душевную и физическую. На самом деле это ненормально. Надо построить два новых стадиона! Но собор, возведенный на народные деньги в честь героев-саратовцев, погибших в Отечественной войне 1812 года, надо восстановить.
В этом году страна празднует 200 лет победы над Наполеоном. У нас новый губернатор. Может быть, стоит вновь поднять вопрос о соборе в областном масштабе? Владыка сказал, что думает об этом.
— Все, что сделано в истории, сделано «вопреки». Вопреки общественному мнению, вопреки господствующим трендам, вопреки давлению обстоятельств.
— В наш век информации победит тот, кто оградит себя от ненужной информации.
— Нам говорят: «Как вы можете общаться с бывшими партийными секретарями, которые не знают, в какой руке свечку держать»? Абсолютное непонимание церковного подхода. Богу любой человек важен, даже самый последний, кто от своих заблуждений и грехов отвернется и придет ко Христу.
— Я люблю этот город. Я не был здесь до своего назначения и вряд ли смогу бывать, если когда-нибудь уеду отсюда, но это мой город. Я переживаю за него, сердце болит о его проблемах. А ведь часто надо немного усилий, чтобы исправить положение вокруг. Это от нас зависит.
Дмитрий Чернышевский