«Вечное возвращение», или Памяти Татьяны Никоновой

Слово «была» с ней не монтируется категорически. Потому как Татьяна Никонова - это отчаянно живой человек. С бурной, иногда громоподобной энергией.  Со своими словечками, со своим смехом, со своими резкостями и комплиментами. Очень индивидуальный человек с огромным тяготением к дружественному коллективизму.
Издание, которое она возглавляла на протяжении без малого двадцати пяти лет, оказалось ей максимально к лицу, потому как она из реальных комсомолок. Из тех, кто в комсомольские годы не компрометировал этот союз, а целенаправленно обеспечивал его энергией и силой.
Татьяна была неугомонной. И неравнодушной. Ей было дело до города, в котором она живёт. До его улиц и старинных зданий, до его современности и прошлого.  Она периодически вела битвы за свой город и за его благополучие на страницах возглавляемого ею издания. 
В битвах она была сильна своей искренностью и бескомпромиссностью. Не умела раболепствовать и припадать к ногам сильных мира сего. Не желала расточать комплименты тем, кого не любила. Предпочитала строить отношения на доверии и годами работала с теми, кому верила, кого уважала, кем восхищалась. 
Умела обрастать соратниками и друзьями-товарищами и дорожила теми, кого любила. Обожала своих сыновей, а много позже - свою единственную юную дочку, любила кутерьму газетных будней, информационную нервотрёпку, яркость и интересность статей, обеспечивающих тиражи.
Никогда не была тем, кто, что называется, «с холодным носом» проводит планёрки. Возглавив на излёте девяностых саратовское приложение одной из самых популярных и тиражных газет Москвы, она целенаправленно училась искусству лидерства в этой новой для неё сфере. Она опиралась на профи и стала  поистине бойцовским редактором. Могла восхищаться, могла раздавать оплеухи, отстаивать своё видение проблемы, свой путь. Не очень охотно, но выслушивала другое мнение и могла изменить свое - если её убедили в правильности и точности отличного от её правды пути.
Была упорной. И упрямой. Безмерно эмоциональной. Иногда жёсткой. Иногда - почти бестактной в своей ошарашивающей прямолинейности.  Являлась жадной до жизни и никогда не была жадной на подарки и на праздники - умела организовывать первое и получала истинное удовольствие, одаривая ближних и дальних.
В Татьяне ощущалась тёплая и добрая энергия. Та самая энергия, которая и вела к ней самых разных людей. У неё была редкая для сегодняшнего мира возможность помогать, и она счастливо сочеталась с её желанием это делать. К ней шли многие. Она была из тех, кто устраивал людей в больницы, выбивал места в оздоровительных санаториях, кто помогал в контактах с высокими чиновниками.
Она делала это от сердца, не для имиджа, не для реноме. А потому что по-другому просто не умела жить.
Умела тайком плакать у больничных постелей тех, кого любила. А ещё ей было дано классно подбадривать и больных, и выздоравливающих, и депрессирующих в своём, фирменном, сердечном и одновременно немного грубоватом стиле.
Татьяна никогда не была бизнес-леди, хотя слова могла иногда и чеканить, и холодность на себя напускать. Но это было только на краткий миг. В случае крайней профессиональной необходимости. Она терпеть не могла щеконадувательства, фальшивой важности и презрения к людям.
В ней ощущалось что-то гардемаринское. Что-то от кавалерист-девицы Надежды Дуровой. Её - я не преувеличиваю - её тонкую и миниатюрную фигурку можно было легко вообразить в бою и на баррикадах, на дуэли. Уж не знаю, родилась ли она бойцом, но воспитала себя бойцом вне всякого сомнения. И я не сомневаюсь, что будь у неё возможность отправиться в прошлое на машине времени, она рванула бы туда, чтобы расправиться с Дантесом, которого она ненавидела. Потому что обожала Пушкина.
Пушкина она знала наизусть. Многое знала и читала мне его иногда. Даже по телефону.
Она любила поэзию и поэтов. Они были ей подмогой в трудные времена. Она пережила их немало - просто никогда не распространялась о них. Терпеть не могла ныть. И не позволяла это делать другим.
Как и любая женщина она любила красиво одеваться. У неё был собственный стиль. Она любила брендовые вещи, но миксовала подчас их сочетания почти революционно.
И, да, как и каждой женщине, ей нравилось нравиться. И в смехе её, когда она бывала в ударе чувств и настроения, слышалось что-то Маргаритское -  времён полёта над Москвой. Булгакова, кстати, Татьяна обожала. Больше всего - не за мистику даже - за неукротимый юмор и хлёсткий стёб. Она была до этого большой охотницей.
А ещё Татьяне был дан редкий дар сплачивать самых разных людей. У неё была, как говорят в театральном мире, безупречная «чуйка» на таланты и она точно и чётко отыскивала одарённых людей и поручала каждому их них именно его дело. Гордилась тем, что у неё были поистине роскошные спецы по экономическим обзорам, по фельетонам, по социалке.
Она и в коммерческий отдел умудрилась набрать профи, которые работают с ней десятилетия. И остаются верны своему изданию.
Обожала красоту и яркость и никогда не скупилась на проявления восхищения. Кажется, у Гоголя есть фраза  про то, что  большинству женщин легче поцеловаться с чёртом, чем назвать другую женщину красивой. Так вот Татьяне не надо было целоваться с чёртом - она любила красивых мужчин и любовалась красивыми женщинами. Она умела сиять - не только в праздники, но и в будни. В ней не было ревности к другим - наверное, потому что она была редкостно самодостаточным человеком.
Она любила хороших фотографов и умела фотографироваться сама. Понравившейся ей звезде она могла запросто подарить фотосессию у дорогого фотографа. 
Повышать эмоциональный фон - отдельного человека или целого пространства к лучшему - было частью её жизненного мировоззрения.
Лёгкая на подъём, она и собственную редакцию, ближний круг, дружащих с ней людей, время от времени поднимала, сманивала. Вовлекала в путешествия - по стране и за рубежом. Море, горы ли были её стихией. Татьяна  обожала впечатления и адреналин. Знала толк в драйве. В музыке жизни. У неё самой был хороший, мелодичный голос и она обожала петь. Что-то очень сильное и древнее, генетически вечное, неуспокоенное прорывалась из неё и сквозь неё именно в такие минуты.
Татьяна обожала русские и украинские песни, гитару и ещё… цыганщину. Она была плоть от плоти России - необъяснимой, нелогичной, щедрой, закрытой, распахнутой настежь, сильной, уязвимой, неугомонной, умеющей стоять за своих, несговорчивой, колючей, бархатной, манкой и раздражающей, дипломатичной и не выбирающей выражений, манящей. Любящей и любимой.
И нет, совсем, совсем не случайно, что она страстно любила искусство и театр и даже привозила в собственный город немало интереснейших актёров и музыкантов. Некоторые люди, наверное, думали, что это было для неё чисто конкретно бизнесом. Уверяю вас, это было прежде всего проявлением любви.  Константин Райкин, Елена Яковлева, Евгения Симонова, «Калинов мост», Хазанов - десятки звёзд театра и кино посетили наш город, благодаря её продвижениям и хлопотам.
Стены редакции, которую она возглавляла, до сих пор украшены фотографиями истинных звёзд российского театра с их автографами. Татьяна дорожила этой страницей своей жизни не меньше, чем своей газетной деятельностью.
Она была из тех, кто чтила отнюдь не только столичных звёзд, но и отдавала должное своим, саратовским талантам. Она часто выбиралась в театры и у неё были свои фавориты. Это и, увы, уже покинувшие наш мир Галко и Ошеров. И по счастью здравствующие Мамонов, Баголей, Родионова, Лаврентьева, Белякова, Данилина.
Татьяна Никонова умела восхищаться актёрским ремеслом и понимала тяжесть и каторгу этой мнимо прекрасной и обманчиво лучезарной профессии. Она вообще тяготела к ярким людям и приводила их на страницы своего издания. В насквозь коммерческие времена, когда для элементарного жизнеобеспечения редакции её штата, для оплаты аренды и дорожающей печати, необходимо раскручивать рекламу и коммерческие публикации, она всё же умудрялась давать дорогу чисто журналистским статьям - о людях и для людей. Научные работники и музыканты, актёры, скульпторы, архитекторы, врачи, архивисты становились героями  альтруистичных интервью и очерков в самые что ни на есть лютые времена, когда требовалась монетизация едва ли не каждой строчки.
Такого в сегодняшнем мире удручающе мало. Почти не осталось. В какой то степени Татьяна Никонова являлась «последним из могикан», понимая, что о душе в тотальном мире денег и связей забывать нельзя. В мире связей она ценила, вспомним Экзюпери, прежде всего узы дружества и товарищества.
Известие про её уход грянуло ужасной новостью. Про которую хотелось верить, что это неправда. Увы, правда. Понятно, что все мы смертны, и что каждый уйдёт в свой, предназначенный только ему час. Но есть люди, с которыми тишина и бездействие усопшего не сочетается категорически. Татьяна как раз из таких натур.
Её не стало, и все наши восклицания и вопросы «почему так рано?» и «где справедливость?» не имеют решительно никакого смысла.
Верующие люди знают, что человек после своего ухода знает то, что сокрыто от нас. Теперь она соприкоснулась с тем, что  неведомое всем нам. До нашего срока.
Часть твоей энергии, Таня, осталась в этом мире. Энергия была слишком велика, чтобы исчезнуть, раствориться в никуда. Она в твоих детях, в твоём Деле, в наших общих воспоминаниях о тебе. Сотни людей прощаются сейчас - каждый со своей, но неизменно близкой ему Таней. У каждого свои воспоминания. Но думаю, все мы едины в одном - так странно и дико, и несуразно, что твой, Татьяна, личный телефон уже никогда не ответит, а зайдя в редакцию тебя здесь уже не увидеть и не услышать.
Царство небесное тебе, Татьяна. Из всех мест в мире, по которому ты немало путешествовала, ты завещала похоронить тебя на твоей малой родине. Певучий край. Дом детства, куда ты приезжала отдышаться от гонки большого города. Красивые зори и закаты. Сады.
Ты и в уходе своём решила вернуться к истокам. К ушедшим родителям. К себе, маленькой. К себе, отроковице. И в этом тоже вся ты, не изменившая себе. Своему началу начал.
Сельский погост. Вечерняя дымка. Птичья песенка.
Не есть ли вся наша жизнь лишь неутомимое возвращение к самим себе? «Вечное возвращение», как сказал классик.
Светлана Дементьева