Волжские хурулы Павла Кузнецова
У Павла Кузнецова есть загадочная работа «Пагода». Картина подписана 1907 годом, в каталоге датируется 1913 годом, и обе даты, как и обстоятельства ее написания, вызывают сомнения. Известно, что в 1911-1912 художник путешествовал по Заволжским степям, а в 1912-1913 ездил в Среднюю Азию. На картине – внутреннее помещение буддийского храма, перед алтарем – сидящая фигура. Допустим, картина написана с натуры, но где? В Средней Азии в то время не могло быть буддийских сооружений, значит увидеть статую Будды Кузнецов мог только на территории Калмыкии, но никаких свидетельств такой поездки нет.
Это и заставило нас отправиться вниз по Волге, чтобы внести ясность в биографию Павла Кузнецова и попытаться понять, где именно художник увидел пагоду.
Известно, что вплоть до начала ХХ века калмыки молились в передвижных храмах. Говорить «дацан» – неправильно, потому что это по-бурятски. А калмыцкие храмы называются хурулы. И стационарных хурулов в те годы было всего два – Хошеутовский и в городке Цаган Аман.
В Астраханскую область мы приехали по левому берегу Волги, которая в этих местах шириной меньше километра и выглядит, по сравнению с Хвалынскими или Камышинскими разливами, просто несерьезно. Зато вокруг основного русла петляют многочисленные ерики – так здесь называются протоки, и переезжать их ночью по хрупким мостикам – целое приключение. И как сюда добирались путешественники из центральной России в начале ХХ века – большой вопрос. На верблюдах? В 1858 году здесь был Александр Дюма, но он приплыл по Волге.
Цель нашего паломничества называлась совсем прозаично: село Речное. Совсем обычное, одноэтажное, с деревянными и саманными домиками. Кошки, собачки, шампиньоны на коровьих лепешках. И в конце центральной улицы – Ленина, разумеется – стоит огромный, по сравнению с окружающими строениями, желто-белый храм. Классические вертикали венчают изогнутые крыши – европейская и азиатская архитектура одновременно. Автора звали роскошно: Батур-Убуши Тюмень. Тюмень – это фамилия.
Внутри хурула все очень аскетично. А что там могло сохраниться, если годами использовать храм под зернохранилище? Говорят, оставались фрагменты росписи, но сегодня нет ничего, даже разговоров о ее восстановлении. И фотографии не сохранились. В хуруле беленые стены, простые деревянные лавки, обычный деревянный шкаф и блестящий, золотой, конфеточный алтарь производят странное впечатление. Всё – Ему, а нам здесь ничего не нужно, спасибо, что мы есть. Примерно так, мне кажется, формулируется отношение буддистов-калмыков к этому храму. Потому что сегодня росписей нет, но ведь вчера они были? А если были вчера, то могут появиться и завтра. И суетиться ради этого вечно ускользающего сегодня не имеет никакого смысла.
И все равно странно.
Надежда Бембяшевна, смотритель, говорит, что благодать чувствуется примерно на расстоянии двухсот метров от хурула. И ковидом рядом с ним никто ни разу не заболел, хотя народу приходит много. А кто болел – все выздоровели. Сама она живет в селе Заволжском, а это пять километров, и каждый день приезжает, чтобы открыть четырехметровые двери. Но вопрос о внутреннем убранстве, как мне показалось, ее совсем не трогает.
На длинных столах разложены тетрадные листки с именами – Айсана, Энкира, Заяна, Нюдля, Цаган, Цагана… Булат, Церен, Кенишбай. А рядом Люба, Евгений, Сергей, Татьяна, Светлана. И там же – Эльза, Аделина, Элиза. Видно, что калмыки называют детей любыми именами, лишь бы красиво было. И поминают в молитвах подряд Дарсена, Варвару и Стеллу.
Прямо от хурула дорога спускается к Волге. Плоский берег весной полностью затоплен, а сейчас вдоль воды заливные луга. В глине стоят непривязанные рыбацкие лодки. И весла никто не убирает, зачем? У своих – свои лодки, а чужие ездят на турбазы, где апартаменты, удобства и по стенам – фотографии удачливых предшественников, с трудом держащих на весу бронированных сазанов. На снимках по-столичному экипированные рыбаки смеются от счастья, а их неподъемная добыча смотрит куда-то вниз с легким удивлением, но уже почти равнодушно.
Лодки местных рыбаков – это хенд-мейд музейного уровня. Латанные днища, абы как всунутые доски вместо сидений, связка кирпичей вместо якоря… В основном, убитые «Казанки» – первые советские лодки для населения, массовое производство которых наладили еще в 1950-х, разумеется в Казани. Странная параллель: Хошеутовский хурул построен с явным отсылом к Казанскому Собору в Санкт-Петербурге. Сейчас это не очевидно, потому что нет уже ни правого, ни левого приделов, остался лишь главный корпус. Но когда из-за деревянных домиков рыбацкого села выглядывают искривленные восточные навершия хурула, все равно понимаешь, что архитектор имел в виду северную столицу. И перенеси этот буддийский храм из приволжской степи в Питер – ничем тамошняя алгебраическая гармония нарушена не будет.
…К берегу причаливает очередной раритет – лодка «МКМ» 1968 года рождения, третьего слоя краски хватило до середины левого борта. Выходит классический дед Щукарь – замотанные лейкопластырем очки, чешуя в усах, на ногах разновеликие галоши. Доброжелательный, как все пожилые рыбаки, которые в детстве видели сома, которого везли на телеге, а хвост волочился по земле. Рассказывает, что рыбы сейчас, конечно, нет, но вот когда он сюда переехал, то сазанов ловил килограммов по пятнадцать, нет, по семнадцать! На сегодняшний улов – берша и трех щук по килограмму дед даже не смотрит. Какая стерлядь, нет ее давно, всё выловили! Но стоит пройти чуть дальше по берегу – и видишь следы рыбацких трапез у костра. И по массивным бляшкам в траве понимаешь: это остатки разделанного осетра, который плавал в Волге если не сегодня утром, то вчера вечером – точно.
…Мы знали, что хурул в Цаган Амане современной постройки, но я не представлял, насколько гармоничной и уместной может быть конструкция рядом со стареньким домиком выдающегося ламы Тогмеда Гавджи на улице его имени. После учебы во Внутренней Монголии лама служил в Петербурге, и это еще одна линия, связывающая сдержанный русский Север и ветреный калмыцкий Юг.
Нас встретили хозяйки хурула – Галина Катаевна и Наталья Павловна. Меня им представили как журналиста. «Наш, местный журналист?» – уточнили женщины, глядя в мои азиатские очи. Это было приятно)
Белые львы с голубыми гривами при входе в храм, олени на крыше, золотые львы под золотым Буддой внутри – всё резко контрастировало с аскетичным Хошеутовским хурулом. В Цаган Амане как раз то буддийское изобилие – бумажных цветов, свечей, тканей, сидящих фигурок, которое ожидаешь увидеть, насмотревшись телевизионных картинок. Они встречаются там куда ни глянь – и все на контрастах, как в журналистских клише. Красно-золотые мандалы на потолке деревенского дома ламы почему-то гармонируют с обычной голландкой. Калмыцкий чай на молоке – вопреки устойчивым слухам, он не приторный и не соленый, мне дали две пиалы. Пышная клумба с гудящими пчелами в октябре – где в Поволжье такое возможно? Яркие, открытые работницы храма, рассказавшие, кто в их семьях православный, а кто – буддист, и если буддист, то почему справляет Пасху, – и сдержанный монах во главе хурула, пришедший в Тибет пешком из Китая.
Но… никто так и не опознал внутренне убранство храма на картине Кузнецова. Рассказали лишь, что изначально храм находился напротив Цаган Амана, на левом берегу Волги, куда издавна съезжались из степи калмыки-кочевники. В советские годы от него ничего не осталось, все разобрали. А в постсоветские – открыли на его месте элитную турбазу, и никто из работников хурула там не был по причине заоблачных цен.
…Если учесть, что фигура мужчины под статуей Будды выглядит слишком «восточно», угадываются пестрый среднеазиатский халат и чалма, а калмыцкий традиционный костюм совершенно иной, то возникает вопрос: а с натуры ли написана картина Кузнецова? К тому же, в хуруле нам подсказали, что молящийся не может сидеть спиной к алтарю, а на кузнецовском шедевре фигурка хоть и условная, но все же смотрит на зрителя, то, может быть, перед нами художественный вымысел?
Остается надеяться, что случайно, в найденных письмах или неопубликованных мемуарах, мелькнет будничная фраза: «По пути в Цаган Аман мы заехали в буддийский храм, где Кузнецов начал картину в синих, красных, желтых и оранжевых тонах…»
Алексей Голицын
.
Экспедиция проходила в рамках проекта «Дом-лаборатория. Музей Павла Кузнецова как поле для художественного эксперимента», поддержанного Фондом президентских грантов.
