Актер Александр Фёдоров: «С моей душой все понятно»
Один из интереснейших актеров не только ТЮЗа, но и Саратова, а от себя добавлю (и думаю, что меня поддержат многие) — и всей России, Александр Фёдоров никогда не был склонен к публичному общению. Беседа, которую вы сейчас прочитаете, во многом исповедальна и, наверное, не вполне в формате сегодняшнего времени. Но таков уж герой этого интервью. Он всегда выпадал из разного рода хитроумно сконструированных форматов, азартно поддавая их ногой, как ржавую консервную банку. Александр верен себе точно так же, как и десять, двадцать лет назад, он остается за форматами или, точнее выражаясь, над ними.
В этом человеке ощутима бездна. Загадочность и недосказанность. Он постоянно балансирует на некоей отвесной грани ощущений, эмоций, познания мира. Обуреваемый грешными страстями аббат из «Собора Парижской Богоматери» и строитель Сольнес из одноименной драмы Ибсена, отец-алкоголик из пронзительной «Очень простой истории» и еще один отец — интеллигент-аристократ сталинской эпохи в «Завтра была война» — все это он, Александр Фёдоров. Естественно, я назвала навскидку лишь несколько его ролей.
— Саша, вы заслуженный артист России, человек с именем, с репертуаром, но, что интересно, в вашем облике удивительно органично сочетаются порода и некое… Как бы это помягче… босячество, что ли? Это ложное ощущение или правда?
— Не знаю, как насчет аристократизма, потому что по своей сути я простой дворовой парень. Родился чуть ли не в лодке, на Волге, маму едва довезли до роддома. А потом, что это вообще такое — аристократизм и босячество? Великий Михайло ЛОМОНОСОВ был из бедноты, а достиг элиты за счет своего таланта. Я, разумеется, не Ломоносов, но противопоставления босячества и аристократизма все равно условны.
— Что для вас символ счастья и гармонии?
— Ребенок, который, родившись, рассмеялся.
— А самый страшный и непрощенный грех в вашем понимании?
— Это ложь. Ее нельзя исправить. Она заполняет и поглощает все. Ужас в том, что весь наш социум насквозь построен на лжи. Вся база. Вся природа. И если выдернуть из этой мировой лжи хотя бы одну малюсенькую ниточку, то все посыплется, рухнет. Человечество, все мы до единого, вошли в некий коллапс. Мы опутаны ложью друг друга — сознательной, бессознательной, изощренной, святой, невинной — не суть важна. Не бывает ложь невинной. Будучи допущенной в этот мир, она приходит уже навсегда.
— Сцена — великий обман?
— О нет, сцена как раз не обман. Правда, происходит это при непременном соблюдении нескольких условий. Сцена не обман, если для тебя как для актера она лобное место и еще — исповедальня. Сцена — уникальное пространство, где можно определить, где есть ложь, а где ее нет. Это магические сокровенные вещи. Иногда во время спектакля до некоторых истин можно практически дотронуться рукой. Но в другой момент это уже ни за что не повторится, как ни проси, ни моли. Это сродни дао. Оно плывет, дышит, колеблется, живет. Оно исчезает. Его нельзя присвоить, приручить. Да, существуют технологии определенного воздействия на зрителя, методики, но я не про то. Лично для меня театр — тайна. Пространство, где возникаю лучший я.
— Вы преподаете искусство восточной борьбы на театральном факультете. Это предполагает вхождение в восточную тематику. Насколько она вам близка и как это уживается с вашим погружением в христианство?
— Всегда тяготел к Востоку. Во всех его проявлениях — ушу, дао, суфии. Там много сокровенных знаний. Никогда не считал себя особо образованным человеком или книжником, но на Восток я подсел. Есть два-три имени, которые чрезвычайно важны для меня. А с христианством все просто и непросто одновременно. Один мой друг серьезно заболел, и эта болезнь привела его в православие. Он полностью исповедался собственной жене. У него есть духовник. И вот, когда я встречался с этим человеком, он говорил об открывшейся и совершенно ошеломившей его вере так страстно, так горько, в таких слезах, что это — на эмоциональном уровне — просто не могло не передаться.
Я начал читать христианскую литературу. Книги и вокруг этих книг. Молитвы. И не просто читать — разгадывать их. И вышел на некий новый духовный уровень. И что вы думаете? Мне открылось то, о чем и помыслить не мог. Открылось, как ни странно, в самом что ни на есть светском месте Саратова, среди суеты и толчеи. Я шел по проспекту с полным ощущением своего одиночества и человеческого сиротства. Такие состояния, думаю, бывают у всех. Я шел и думал, что я совсем один в этом мире, и вдруг услышал голос: ты не одинок. Это был отцовский голос, а я очень рано потерял отца.
Разумеется, я рванулся к собственному духовнику, сказал ему, сколь многое мне открылось. Я говорил со многими священниками. Но мой пыл очень быстро и умно охладили. Мне сказали: подожди, успокойся, тебе показали тонкий мир — и что с того?! Тебе даже еще не дверь распахнули, на тебя всего лишь тоненький лучик света из-за слегка приоткрывшейся двери упал. А дальше — приготовься, будет очень тяжко. Так и случилось.
— И что произошло?
— Об этом и не расскажешь. Просто я сполна смог увидеть, что я собой представляю. Меня разложили на компоненты и составляющие: вот ты такой… и такой… и такой… Посмотри… Сколько в тебе дряни, гадости, несовершенства.
— Вы меня ошеломили. Хотела было задать вопрос, ощущаете ли вы, как ангелы и бесы бьются за вашу душу, но теперь, пожалуй, не буду.
— Мне кажется, что с моей душой все давным-давно понятно. Я еще не обрел своей главной внутренней правды, не обнаружил ее в себе.
— Любопытно, во времена вашего атеизма были случаи, когда мир божественного давал о себе знать?
— Да, я был в Черногории. А там огромное количество православных святынь. Имеется даже уникальная икона с прижизненным изображением Богородицы. Причем церкви там совсем другие, чем у нас. В них нет византийской роскоши, позолоты. Сам храм может являть собой произведение искусства, и при этом он очень прост. Какая-то удивительная гармония и красота аскетичности.
Так вот, я заходил в храм в полном цвете… атеистической пустоты и оголтелого невежества и вдруг — бумс! — меня крошило и сбивало с ног. Святость она ведь и в иконах, и в молитвенном тексте, и в камнях. Она может быть разлита в самом воздухе, и это то, от чего перехватывает дух. От чего ты, пусть и подсознательно, становишься другим человеком.
— Из Саратова в последнее время уехало много творческого народа. Как вы подобное можете объяснить?
— Город теряет себя. И это началось не сегодня и не вчера. Может быть, Саратов начал лишаться своей самобытной прелести, когда по его проспекту перестал ходить троллейбус и появилась эта пешеходная зона — название-то какое жуткое! В городе начали пропадать особые, сокровенные пространства. Булочная Стружкина на проспекте, магазин «Рыба». Саратовские дома стали утрачивать красивые литые изгороди, изразцовые печи. Это ведь все не мелочи, не суета, с этим потихонечку начала истекать, исчезать природная городская прелесть. То, что составляет сердце города. Знаете, по поводу очень многих событий, происходящих у нас, мне все чаще приходит в голову шекспировские строчки из «Гамлета»: «Распалась связь времен».
— Но связь времен — это прежде всего люди.
— И лучшие из людей, увы, уходят. Моими педагогами были Шляпникова и Федосеев. Потрясающие личности. Шляпникова была человеком со своей системой координат, очень непростая. Но эта ее конфликтность гораздо выше и великолепнее вежливости многих бездарностей.
О Юрии Петровиче Киселёве я уже не говорю. Много ли вы видели режиссеров, которые способны закрыть свой собственный спектакль, если он, по их разумению, не отвечал эстетическими канонам?! А Юрий Петрович имел на это мужество и талант. Он мог доверять, мог жестко и при этом умно раскритиковать. Он видел душу актера и берег ее. Он словно соединил в себе множество веков. За ним ощущался шлейф времени и великих людей, с которыми он много общался.
— Саша, поэту Николаю Заболоцкому принадлежат потрясающие строки:
Что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Какое толкование красоты ближе вам?
— Думаю, красота есть и то, и другое. Мир дуален, и красота в этом смысле не исключение. На противопоставлении и воссоединении двух этих истин все и держится.
— Ваша супруга, заслуженная артистка России Ольга Кутина очень интересная актриса. Легко ли уживаться в одном доме двум актерам?
— Ужасно нелегко. Постоянно кошки-дыбошки. Неизменное двустороннее ф-рр. Актеры ревнивый народ. Поэтому то, что мы муж и жена, не имеет существенного значения.
— У вас есть на памяти совместная работа с женой, где ревность была неуместна?
— Да, но она проходила не в театре. Некоторое время назад под музыку филармонического оркестра мы читали в консерватории стихи. Пушкинские стихи под «свиридовскую метель» — это до мороза по коже. Мне говорили потом, что это было поистине сильно.
— Из самых последних театральных работ что вам дорого и интересно?
— Моя маленькая роль в «Мнимом больном». Анатолий Праудин, режиссер этого спектакля — чрезвычайно тонкий художник. Он поставил «Гальеру» — один из самых пронзительных спектаклей тюзовского репертуара. Он чувствует текст, чувствует актера. Мало кто из приезжих режиссеров так умно, деликатно и с такой готовностью идет на диалог с актером. Праудин именно таков.
— У вас было когда-нибудь открытие в отношении самого себя? Что больше всего поразило вас в себе?
— Некий внутренний наблюдатель. Некто, все трезво и несколько отстраненно оценивающий. Знаете, это можно сравнить с нашим взглядом через стекло. Мы в доме, а на улице метель, сугробы. И мы смотрим — вон прохожий упал, вон поземка закружилась.
— Кто вам в этом мире дорог?
— Господь и его любовь. Моя семья. Люди, которых я люблю и которым не мешаю жить.
— Как по-вашему, каждая новая любовь полностью уничтожает, стирает из памяти свою предшественницу?
— У меня так не было никогда. Я благодарен всем женщинам, украсившим мою жизнь. И я никогда не заводил интрижек просто ради интрижек. Мне нужна эмоциональная связь, чувство. Без этого близость для меня просто теряет смысл.
— Есть ли некие недостатки в вашем характере, от которых вы не отказались бы ни за какие земные блага?
— Полагаю, что недостатки, от которых не отказываются ни за какие блага, скорее из разряда достоинств.
— Вам свойственен комплекс провинциала?
— Конечно, ведь я провинциал. И когда хотя бы на несколько дней попадаю в Москву, у меня голова начинает кружиться от огромности этого города — его площадей, домов, возможностей. Это другой мир. В России чудовищная разница между столицей и провинцией. И вольно или невольно, но я не могу не ощущать себя в столице не провинциалом. Видите лужу у нас под ногами? Так вот, в Москве даже эта лужа будет другой. Столичной.
Беседовала Светлана Микулина