Труд души

Александр Дольский: «Женщины ближе к Богу, чем мужчины»

Тонкие стихи, воедино слитые с мелодией. Из всех бардов его выигрышно отличает профессиональное владение гитарой:  за плечами — музыкальное училище, работа в оркестре филармонии. Из палитры чувств (а палитра этого автора светлая, вся из красок для прозрачного импрессионизма) каждый выберет что-то свое.

Думаю, многие, слушая «Мне звезда упала на ладошку», ловят себя на мысли: «А ведь и я просил бы у Бога то же самое!». Как это ни досадно, все мы можем признаться себе в горькой истине, выраженной Дольским в одной фразе: «Меньше всего любви достается нашим самым любимым людям». А вот в кон нынешнему времени года: «Пришли дожди и холода. Пожухли травы. Ну что ж, прощайте навсегда. Но  вы не правы…»

— Александр Александрович, у Булата Окуджавы есть строчка: «Но, знаешь, хоть Бога к себе призови, разве можно понять что-нибудь в любви?». А что о любви поняли вы? Что рассказала вам о ней жизнь?

— В прозаических словах мне говорить об этом трудно. А вот в стихах я, как мне кажется, сумел выразить свои мысли на эту тему. Любовь — не простое явление, не простое чувство. Это другой мир. Это какой-то космос. Нечто особенное и неземное.

В юности думал об этом проще. Как человек научного склада мышления, я объяснял все физиологией и зовом полов, который люди поэтизируют. Но с возрастом пришел к другим взглядам. Конечно, очень много значит интеллект, благодаря которому мы облагораживаем это чувство. У животных ведь тоже есть и привязанности, и любовь. Но она иная. У человека любовь осмысленна. Хотя случается, что и нет. Что такое любовь? Она меняется. Меняется ее вкус, ее цвет. С возрастом меняется ее электричество.
Если говорить о любви в семье такой длительной, как у меня (я живу с женой уже много лет), помимо всего того прекрасного, что сопутствует любви, она требует большой работы и серьезного труда. Чтобы не исчезла любовь, нужен труд души. И труд обыкновенный, повседневный. Трата времени, нервов, которые, конечно, никогда не тратятся впустую. Но на любовь надо работать. Надо терпеть, понимать, заботиться, что-то совершать, что-то делать. А как растение, обвиться плющом вокруг дерева, для человека надолго невозможно. Аспектов же у любви много: и божественный, и метафизический, и космический... Всех не перечислить.

— А куда уходит эта любовь? По статистике, сегодня в России 50% браков заканчиваются разводами.

— Зачастую в этом повинны измены. И это сложный вопрос. Не всегда кажущаяся измена является изменой. Особенно у мужчин. У женщин — да. Возможно, вы обвините меня в шовинизме. Но обычно женщина, изменяя, совершает глубокий поступок. А если мужчина увлекся какой-то красавицей и так изменил, что жена и не знает, что ж, это может быть. Я не ханжа и не стану это яростно осуждать. Но и не скажу, что это должно быть правилом.

— Почему же мужчины прощают себе то, чего не прощают своим женам?

— Мужчина не должен себе это прощать. Но если уж на то пошло, то и жене это простить можно и нужно. Поступок жены более причинный, более сущностный. Женская измена вряд ли пустякова и легкомысленна. Уверен, что женщины ближе к Богу, чем мужчины. Считаю женщину более высшим существом — более тонким, более духовным. Женщина всегда умнее.

— А как же все эти анекдоты про женскую логику, которую так любят высмеивать мужчины?

— Это меня не касается. Я с попсой не связываюсь. У меня есть свое мнение. Выражаю его в сонетах и лирических стихах. Когда был мальчишкой, написал: «Хочу… чтобы женщин на руках носили». А я ведь это написал даже неосознанно. Я жил со своей мамой, которая была прелестной женщиной. Очень красивой, очень умной, очень тонкой. Первые уроки отношения к женщине мне дала она. Она была настолько благородна, высока духом, поведением, что когда я сравнивал ее даже с отцом, то он проигрывал. Отец (человек умнейший, талантливейший, выдающийся) казался мне глупцом по сравнению с ней. Мама читала мои стихи, а папа в этом ничего не понимал. Это, конечно, не критерий и к делу не относится. Но именно мама, а не отец, приняла мое творчество, которое было другим и непонятно, и неожиданно. Мама умерла с книжкой моих стихов в руках (самиздатовской). Мне было тогда 42 года. Я пел, и мама застала мою известность, но книг тогда моих еще не выходило.

— Если вы считаете женщин умными, то ответьте: почему среди них нет гениев? Ведь все гении ходят в брюках.

— Способность мужского интеллекта — сосредоточиваться в определенных областях, на каких-то темах и достигать вершин. Но в поэзии женщины есть гениальные. Эмили Дикинсон. Сафо. Она, правда, не любила мужчин, но это неважно. Она тоже ведь умела любить.

Вы спрашиваете меня о любви. Я отвечу вам так: считаю, что любовь — это самое главное в жизни. Не только к женщинам, но и к друзьям. К слабым. К нищим духом. К слепым. К калекам. В человеке должно быть сострадание. Возьмите русскую литературу. Разве вся она не о любви?

— А почему писатели, являясь «инженерами человеческих душ», в своей собственной семейной жизни не были счастливы? Что Пушкин, что Чехов, что Бунин, кого ни возьми, список можно продолжать.

— Достоевский был счастлив.

— Да, но это чуть ли не исключение. Да и не первый брак.

— Толстой. Он любил свою жену. Она была замечательная женщина. Великая, любившая его до конца жизни. Его сбили с панталыку аферисты, решившие сделать деньги и славу на его имени. Они задурили ему голову лестью, называли его богом и пророком. Он на это поддался. При всей своей мудрости оказался человеком слабым. Отписал все свое творчество Черткову, не очень симпатичному человеку. Не было бы Толстого, если бы не было Софьи Андреевны.

— Вы смотрели фильм «Последнее воскресение»?

— Да. Выдающийся фильм! Не понимаю: почему наши сами не могут снять такой фильм? Возможно, западным людям эта тема не очень интересна. Я же все это знал, но когда увидел ситуацию, разыгранную хорошими актерами, почувствовал саму атмосферу. Под конец фильма я даже увидел полное портретное сходство! Настолько естественны Кристофер Пламмер и Хелен Миррен (получившая когда-то «Оскар» за Елизавету II). Да и дублируют фильм прекрасные актеры: Толстого — Алексей Петренко.

— Мне тоже понравился этот фильм, и я рада услышать от вас столь высокую оценку. Относительно Толстого — сдаюсь. Но мне думается, что Пушкин дольше прожил бы, имея другую жену. Известно, что когда к нему приходили друзья и он стремился им прочесть новые стихи, супруга морщилась: «Пушкин! Опять вы со своими стихами!» Книппер-Чехова, ссылаясь на то, что не хочет жертвовать сценой, не сохранила беременность, чего Чехов так и не смог ей простить…

— Понимаю его чувства. Я же в этом отношении счастлив. У меня другая жена! Она сначала полюбила мои песни, потом меня. Что же касается писателей, я, как мужчина, полагаю, что сыграл роль первый позыв — чисто плотский. Допускаю, что первый позыв был плотским и у Достоевского, но ему повезло с выбором объекта. Первый позыв наверняка был плотским и у Толстого. Но и ему повезло. А вот Чехову — нет. Не хватило терпения. Ощущаю Чехова как человека сложного. Более сложного, чем Толстой, чем Достоевский. Достоевский в моем восприятии — простой, добрый. Больной? Да. Но прекрасный, нежный, лиричный. Да и Толстой — мягкий как глина. А Чехов — жесткий и суровый. Лиричный. Но он — как кремень. Поэтому не смог увидеть других женщин. Считаю Чехова величайшим писателем. Величайшим! Понял его не сразу. В свои 25 я был человеком незрелым. А когда стал перечитывать Чехова в 40 лет, был просто потрясен: ничего лишнего, никаких ухищрений. Но такая психологическая глубина! Такая мудрость! Такая сила! Он писал именно так, как всегда мечтал Толстой: просто, как Евангелие.

— Во всех письмах Чехова — вечная тема долгов, отсутствия денег, отсутствия дома. Это что — судьба писателя в России?

— Да нет. Сужу по себе. Возможно, было тяжело в буржуазной России. Но, поверьте, писателям даже при коммунизме можно было прожить. Некоторые вдруг начинали говорить: меня перестали издавать, перестали выпускать. А меня вообще не издавали и никуда не пускали. Не было издано ни одной моей строчки! Если бы не магнитофоны, если бы не клубы авторской песни, то моя поэзия не смогла бы меня прокормить.  Но мне удалось эту стену пробить. Помогли мне великие люди: Аркадий Райкин, Алла Пугачёва, глазной микрохирург Святослав Фёдоров, величайший кардиохирург, директор института Бакулева Владимир Бураковский, да и многие другие. У меня была такая сумасшедшая популярность, что ко мне в друзья попадали такие люди, с которыми я не предполагал даже возможности общаться. У меня были поклонники в ЦК КПСС. На квартирах, чтобы меня послушать, собирались академики Академии наук. Время было сложное и интересное. Вы­шли мои пластинки.

— Храню те, что были у меня.

— Пластинок вышло более десятка миллионов. А вот книги долго не издавались. Может, это и хорошо. Но сожалею, что меня знают только лишь по песням. А я ведь написал и многое другое. Утешаю себя мыслями о Бодлере. Мне кажется, что моя судьба в чем-то напоминает его. Он был неизвестен еще 60 лет после смерти. Про него просто забыли. Более того, шесть его стихотворений были изъяты и осуждены как безнравственные Парижским судом. И только в 1946 году парламент Франции его реабилитировал. И лишь потому, что большинство парламентариев оказались коммунистами. Так и у меня. И лирика моя неизвестна. И сонеты не изданы.

— Это не суть отношения к вам. Это суть сегодняшнего времени.

— Нет. Это отношение ко мне коллег.

— Зависть?

— Не без этого. Но это мне даже льстит. Расскажу вам лишь один случай. Года два назад мой друг, очень хороший прозаик Илья Штемлер увлекся моей поэзией. Высоко оценил мой роман в стихах «Анна» и вполне серьезно утверждал, что он достоин Нобелевской премии. И начал толкать меня вступить в Союз писателей. А у меня еще со старых времен были для этого рекомендации от великого драматурга Александра Володина и авторитетнейшего поэта Владимира Уфлянда. Илья написал третью необходимую характеристику. Мою кандидатуру рассматривал секретариат из 15 человек. Из них 7 были «за», а 8 «против». Меня не приняли. И такой бум поднялся из-за этого в интернете! Народ обрушился на Союз писателей. Народ обрушился и на меня: «Зачем вам это надо? Зачем вы унижаетесь?»

В интернете разместили тогда даже стенограмму обсуждения моей кандидатуры. Забавная штука! Один писатель говорит: «Если мы примем Дольского, то нашему союзу будет стыдно!» Замечательный ленинградский поэт Александр Кушнер, которого я очень люблю, ответил: «Будет позор, если мы его не примем! Хотя мне нравится не все, что он делает!» А третий на это возразил: «Мы не можем его принять. У нас союз писателей, а не союз гениев!»

— И чем все закончилось?

— Штемлер написал секретариату такую резкую апелляцию, что они переголосовали, и меня приняли.

— Александр Александрович, попробуем пофантазировать. Мы сейчас сидим с вами за столом. Пусть этот стол будет больше или меньше, пусть стоит не здесь, а в любом месте, где вам хочется. Например, в вашей петербургской квартире. Вам позволено собрать за ним любую компанию, ни время, ни смерть — ничто вам не помеха! С кем бы вы распили бутылочку своего любимого напитка?

— Бодлер. Александр Сергеевич. Есенин. Обязательно — Александр Второй. Наполеон Бонапарт, я бы нашел, о чем с ним поговорить. Конечно же, Микеланджело, Леонардо, Рафаэль. Но начну приглашать с Чайковского! Буду дико рад, если откликнется на приглашение Моцарт!

Татьяна Лисина