Костомаров: история одного заблуждения
В наши дни наследие «саратовского изгнанника», знаменитого учёного-историка XIX в. Николая Костомарова, обрастает всё новыми смыслами
Через три года, 16 мая 2017 г., исполнится 200 лет великому российскому историку и мыслителю Николаю КОСТОМАРОВУ. Но до семнадцатого года ещё нужно дожить, а реалии нынешнего дня таковы, что наследие Николая Ивановича чрезвычайно актуально прямо сейчас. Да оцените сами: именно Костомаров был одним из главных пропагандистов малоросского языка в Российской империи, именно Костомаров выступал за федерализацию (!) Украины в составе огромного панславянского государственного объединения народов; именно Костомарова ещё при жизни поименовали, прошу прощения, «главой хохломанов» и обвиняли его в сепаратизме и едва ли не в подрыве основ российской государственности. Его считали проповедником украинского мессианизма в веке XIX. Именно в Костомарове на Украине в начале 90-х годов уже XX в. увидели идейного бойца за «самостийность».
Но это был никакой не революционер, не сотрясатель основ, тем паче не авантюрист и циник, готовый бороться за власть и — так уж сложилось в истории, и кому-кому как не историку великих бунтов Костомарову об этом знать! — неизбежно проливать кровь за эту власть. Даже не украинец… Саратов, куда в 1848 г. сослали участника антиправительственной организации с умилительно-патриархальным названием «Кирилло-Мефодиевское братство», увидел вдохновенного и нервного проповедника, вольнодумца, но при этом человека мирного, человека кабинетного, не способного к нажиму и насилию: «Он слишком благороден, поэтичен; его испугает грязь, резня», — так на вопрос о том, способен ли Н.И. принять участие в революционном перевороте, ответил один из его саратовских знакомцев, тёзка Костомарова по фамилии ЧЕРНЫШЕВСКИЙ…
Сын эксцентричного «вольтерьянца»
Жизнь великолепного учёного сама по себе была историей запутанной, изобилующей шокирующими поворотами и заносами, один из которых в полном соответствии с обидной грибоедовской фразой («в деревню, к тётке…», ну дальше вы знаете) вынес его на провинциальную обочину российской жизни — сюда, на берега Волги. Впрочем, в своей почти десятилетней саратовской ссылке Николай Иванович может винить только себя самого, а жителям Саратова остаётся лишь радоваться тому, что в исторической коллекции знатных гостей города прибавилась ещё одна жемчужина.
Но обо всём по порядку.
Будущий великий историк родился в русской семье в слободе Юрасовка Воронежской губернии 16 мая 1817 г. Его отец был отставным военным, человеком эксцентричным, грубым, самодуром, но при этом считающим себя вольнодумствующим «вольтерьянцем», и в таком же духе воспитывавший своего единственного сына (к слову, рождённого крепостной крестьянкой Татьяной МЕЛЬНИКОВОЙ). Иван Петрович, к примеру, любил давать либеральные установки всем подряд: в частности, обожал выступать перед собственными крепостными крестьянами с речами о том, что никакого Бога нет-с, никаких загробных мук не существует-с и так далее. В один отнюдь не прекрасный момент — летом 1828-го — челядь поверила барину и… убила его, а также разграбила дом и украла деньги. А что? Всё равно на том свете ничего за это не будет!
После этого чудовищного инцидента Николай оказался в частном пансионе в Воронеже, а в 1833-м поступил в Харьковский университет. У него были блистательные способности и отменная память, однако сработала установка на вольнодумие и дух противоречия, взлелеянные ещё покойным батюшкой: «Скоро я пришёл к убеждению, что историю нужно изучать не только по мёртвым летописям и запискам, а и в живом народе. Но с чего начать? Конечно, с изучения своего русского народа; а так как я жил тогда в Малороссии, то и начать с его малорусской ветви», — позже напишет Костомаров в своей автобиографии.
В шестнадцать лет будущий «украинский историк» изучил малорусское наречие и даже с переменным успехом принялся сочинять на нём стихи и пьесы. Взгляды человека, которого впоследствии примутся титуловать «украинским националистом» и «славянским федералистом», формировались под сильным влиянием знаменитого слависта Измаила СРЕЗНЕВСКОГО (тоже ещё того «украинца» — с рязанскими корнями). Молодой Костомаров стал одним из первых, кто принялся выискивать отличия в великоросской и малоросской ветвях русского народа. И это пагубное, как выяснилось впоследствии, занятие было развито его идейными (в определённой, конечно, степени) последователями: сначала были выведены две отдельные народности, а потом, как выяснилось, и два народа, «не имеющие между собой ничего общего». В истории Запорожской Сечи Костомаров находил образчики истинно народной демократии, зачастую противопоставляя это суровому «московскому централизму».
Русский Эдмон Дантес
Как так вышло, что этнически русский Костомаров вдруг стал знаменем отечественного «украинства», а с переездом в Киев и с триумфальным избранием на профессорскую должность (в 29 лет!) в местном университете — лидером местных украинофилов? Как вышло, что он стал идеологом мирного, интеллигентского, но вполне антиправительственного Кирилло-Мефодиевского братства, которое зачитывалось произведениями Тараса ШЕВЧЕНКО и грезило созданием панславянской федерации?
Научными объяснениями этого феномена пусть занимаются специалисты, а мы упомянем вот о чём. Современники вспоминали, что в Костомарове был очень силён дух противоречия: если при нём говорили о человеке хорошее, превозносили его, он всегда умел подчеркнуть какое-то отрицательное качество обсуждаемого. И наоборот — если человека порицали, Н.И. выводил на первый план какое-либо яркое достоинство этой личности. На момент создания Кирилло-Мефодиевского братства «было принято хорошо говорить» о государственном устройстве Российской империи и её железном самодержце — НИКОЛАЕ I, «жандарме Европы»; разумеется, вольнодумец Костомаров справедливо изыскал целый ряд изъянов системы и принялся вычислять альтернативы и противовесы самодержавию в истории.
Собственно, основная черта творческого метода Костомарова — это поиск федеративных и республиканских традиций в русской истории, в частности, в истории Новгородской и Псковской вечевых республик, а также в Донской казачьей вольнице, откуда вышли РАЗИН и ПУГАЧЁВ. Костомаров положительно относился к раскольникам, к сектантам, ко всем, кто был «против» и представлял собой ну хоть какую-то оппозицию «мертвящему централизму власти». (Современные либералы, выходящие на бесчисленные и бессмысленные марши мира, меня поймут.)
И всё бы ничего, да уж очень неудачно Костомаров и его киевский кружок кирилло-мефодиевцев выбрали время для рассуждений о панславизме и федерализации: шёл 1847 г., близилась грозная «весна народов» — парад европейских революций 1848-1849 гг., и император Николай, как главный гарант спокойствия в Европе, едва ли мог поощрять политическое творчество интеллигентов-карбонариев.
…Если в печальную историю со смертью отца Костомарова так или иначе вплелось имя ВОЛЬТЕРА, то применительно к ещё одному эпизоду из жизни историка крайне уместны аналогии с другим французским писателем — ДЮМА-старшим, точнее, с его знаменитым героем Эдмоном Дантесом, графом Монте-Кристо. Как известно, последний по политическому доносу был арестован накануне собственной свадьбы и на четырнадцать лет загремел в тюрьму замка Иф. На 30 марта 1847 г. была назначена свадьба Николая Костомарова с Анной КРАГЕЛЬСКОЙ, однако 29 марта Н.И. был арестован и выслан из Киева в Петербург, где провёл год в Петропавловской крепости, после чего (24 июня 1848 г.) был отправлен на поселение в Саратов.
Не оправдывая действительно суровый режим царя Николая, отмечу, что Костомаров легко отделался. Его другу-«заговорщику», поэту Шевченко, дали десять лет солдатчины в Оренбурге.
Саратовский изгнанник
В центре Саратова и поныне есть улица Шевченко. Она названа в честь знаменитого малороссийского поэта, который 31 августа 1857 г. приехал в дом на Крапивной, 36, где жил Костомаров. Крапивную следовало переименовать в улицу Костомарова, который отдал Саратову почти десятилетие своей блестящей неоднозначной жизни, но уж никак не в улицу Тараса Шевченко, который и был-то в Саратове всего полдня, с пополудни до вечера. Однако на момент переименования улицы в 1939 г. Костомаров считался «буржуазным либералом и идеологом украинского буржуазного национализма», в то время как Шевченко был «основоположником украинской литературы».
Сейчас «домика Костомарова» по улице Шевченко, 36, не существует: на его месте находится строительная площадка. Саратовские современники Н.И. вспоминали, что «квартира Костомарова была завалена массой книг, из которых он черпал данные, дополняя их своими мыслями. Таким трудом Костомаров, будучи в Саратове, создал фолианты собственноручного писания…» В частности, именно здесь Костомаров написал монографию «Богдан Хмельницкий», а также создал первую редакцию знаменитого «Бунта Стеньки Разина», опубликованную в 1853 г. в «Саратовских губернских ведомостях» (редактором которых, собственно, на тот момент Н.И. и являлся — вот такая суровая ссылка). Саратовский «Бунт» Костомарова, как известно, вызвал живой отклик в обществе России и Европы: текст читал и конспектировал сам Карл МАРКС…
Нет смысла подробно останавливаться на деталях пребывания Костомарова в Саратове, все они хорошо изучены и, если кому станет интересно, имеются в открытом доступе в Сети. Отметим лишь, что в Саратове он познакомился и сотрудничал со знаменитым в будущем писателем и этнографом малорусского происхождения Даниилом МОРДОВЦЕВЫМ. Вместе с ним Костомаров разбирался в истории протестных наградных движений и в феномене самозванства, в губернском правлении работал с секретными архивами, глубоко интересовался этнографией, географией, корпусом статистических данных, а также фольклором Саратовской губернии (в частности, Н.И. записал здесь народную песню о Разине «Мы не воры, мы не разбойнички»).
Саратов оставил глубокий след в душе Костомарова, в его творчестве, в его общественной работе. Достаточно сказать, что в 1857 г., уже будучи освобождённым от надзора и статуса ссыльного, Н.И. посетил целый ряд европейских стран (в частности Швецию, где он изыскал данные о гетмане Иване МАЗЕПЕ), собрал в архивах и библиотеках огромный информационный багаж и вернулся с ним опять же в Саратов — уже по собственной воле. Окончательно его саратовское изгнание окончилось в 1859-м, когда он был приглашён на пост профессора русской истории Санкт-Петербургского университета.
Уважающий истину
«Истинная любовь историка к своему Отечеству может проявляться только в строгом уважении к правде», — писал Костомаров.
Об этих словах великого историка стоит помнить каждому, кто пытается вылепить из Костомарова потенциального апологета украинской «самостийности» — в её умеренных или даже худших проявлениях. Если бы у Н.И. была возможность взглянуть на нынешние «незалежные» реалии, едва ли он стал бы защищать сторонников «чистой» унитарной Украины. (Впрочем, эта «чистота» не нова: ещё в 1903 г. другой Николай Иванович, юрист и террорист по фамилии МИХНОВСКИЙ, приложил руку к созданию «10 заповедей Украинской народной партии», и в этом программном документе в качестве заповеди № 3 красовалось: «Украина — для украинцев! Итак, выгони прочь с Украины иностранцев-угнетателей!» — Авт.)
По понятным причинам у Костомарова не было возможности рассмотреть весь «иконостас» современных поборников «украинской Украины» — МАЗЕПА, БАНДЕРА, ШУХЕВИЧ, однако один из названных «столпов» был историком подробно рассмотрен. Глубоко больной 60-летний учёный героически дописал свою работу о гетмане-изменнике, и, будь Костомаров тем «украинским националистом», каковым представляют его иные товарищи, под его пером возник бы принципиально иной облик Мазепы. У Костомарова мы видим алчного авантюриста, богатейшего и ненасытнейшего человека Украины, предателя по своей органической природе (в частности, документально подтверждено, что Мазепа в письме князю Александру МЕНЬШИКОВУ предлагал руками русских солдат уничтожить хвалёную Запорожскую Сечь, чтобы не замараться самому.). Правда, всё это далеко от хрестоматийного глянца, привнесённого позднейшими исследованиями личности Мазепы.
…Сложно представить, с какой горечью Костомаров взирал бы сейчас на то, что родные по крови народы оторваны друга от друга, разобщены и ропщут. На то, что крупнейшие славянские федеральные образования — Югославия, Чехословакия и русско-украинско-белорусское объединение в составе СССР — потерпели крах и рассыпались розно. Со слезами на глазах он смотрел бы на то, как одни русские (малороссы) убивают других (великороссов) и наоборот. Как переживал бы он тот чудовищный факт, что самобытное малоросское наречие русского языка, которое он так любил, так лелеял и культивировал, превратилось в «мову», в орудие угнетения, в тот инструмент, которым граждан делят на перво- и второсортных…
Обидно, когда имя и личность великого человека, пусть мятущегося и ошибающегося, берут на вооружение индивиды, не заслуживающие ни силы, ни правды Костомарова.
Антон Краснов
